БЫЛЬ И ЛЕГЕНДЫ О ЖЕМЧУГЕ

Жемчуг происходит от арабского слова «зеньчуг». Жемчуг — не камень, состоит в основном из арагонита — углекислого кальция. Поэтому жизнь его недолговечна. Жемчуг «живет» полтораста—двести лет, затем блекнет, тускнеет и в конечном итоге превращается в пыль. Зарождается он в жемчужницах — небольших двустворчатых раковинах. Это происходит при условии, если под мантию моллюска случайно попадет песчинка, осколок ракушки или паразит. Раздражая слизистую оболочку, инородное тело заставляет мантию моллюска выделять слои перламутра, которые постепенно покрывают непрошеного гостя. Через несколько лет в раковине образуется шарик. Это и есть жемчужина.

Лучший, крупный, отборный жемчуг, переливающийся всеми цветами радуги, с незапамятных времен добывали в Индийском океане, в Персидском заливе, у берегов западной Африки, а также в Желтом и Красном морях.

Найти туземцев - ныряльщиков в прежние времена было весьма сложно. Риск оказаться в пасти голодной акулы был так велик, что лов жемчуга в Индийском океане являлся принудительным.

Им заставляли заниматься преступников, приговоренных к смерти.

Роль палачей выполняли акулы, и как бы хорошо обреченный ни плавал и нырял, приговор султана или магараджи в конце концов приводился в исполнение. Впрочем, изо всех акул (а их более ста пятидесяти видов), в основном, голубая акула является людоедом, да и то только в тех случаях, если сопровождающая ее ставрида - лоцман долго не находит для своей госпожи подходящей пищи.

Издревле добывался жемчуг и на Руси. Еще в начале XVI века новгородцы ездили в Кафу (Феодосию) за покупкой «кафимских зерен». После присоединения Крыма к России в 1783 году в стране появились свои ловцы жемчуга. Впрочем, эти морские перлы были мелкие, неровные и шли главным образом на оклады икон, на ризы священников, а так называемый скатный жемчуг — крупный и круглый — добывался в реках Новгородской, Тверской, Псковской и Олонецкой губерний. Этот высококачественный жемчуг шел на украшение кокошников, на оплечья бояр и на ожерелья, а также на кольца, серьги и броши.

В Санкт-Петербурге в 1896 году была сделана попытка организовать акционерное общество по добыче жемчуга в реках Остер, Кумса и Повенчанка.

Спрос на «скатные зерна» превышал предложение. С риском для жизни плавали за ними русские купцы на своих утлых суденышках к берегам Персидского залива. В Новгородской Торговой книге дается наставление:

«А купите жемчуг все белой, чистой, а желтаго никак не купите, на Руси его никто не купит».

Императрица Екатерина II и королева Шотландии Мария Стюарт, как утверждает в своих «Записках» Г. Р. Державин, «носили ожерелья из перла, выловленного в реках своих стран».

Существует легенда об одном удивительном свойстве жемчуга.

Египетская царица Клеопатра, жившая в I веке до нашей эры, носила на мизинце кольцо с жемчужиной. Однажды Клеопатра сняла его и положила в бокал. Вернувшийся после потери флота в сражении с римским императором Октавианом Марк Антоний был крайне расстроен. Он налил два бокала вина, не заметив, что в одном из них находилось кольцо жены. Вино было кислое — любимое вино Антония. Для лучшего утоления жажды в Египте его пили через тонкие, просверленные коралловые веточки. Когда бокалы были осушены, Клеопатра обнаружила свое кольцо, но, увы, уже без жемчужины: она растаяла в уксусно-кислом вине.

В связи с тем, что жемчуг недолговечен и с течением времени блекнет, у древних армян существовало поверье, будто бы тусклые перлы могут восстановить свой блеск, если девушка выкупается с ними в море сто один раз. А индусские факиры утверждали, что поблекший жемчуг оживает в курином зобе в течение нескольких часов.

Так же, как в Индийском океане, с большим риском для жизни, у берегов Западной Африки добывали жемчуг туземцы - негры. Они были отважными пловцами, умели глубоко нырять и могли подолгу находиться под водой. Особенно славились этим юноши племен кру и агни.

Появившиеся в Сенегале, Дагомее, на Берегу Слоновой Кости и в Нигере европейцы - колонизаторы за бесценок приобретали у негров замечательный — круглый и грушевидной формы — крупный жемчуг в обмен на грошовые ручные зеркала, на куски дешевого, ярко окрашенного ситца. Затем колонизаторы нашли еще более выгодный «товар». В семнадцатом, восемнадцатом и первой половине девятнадцатого века здесь шла бойкая торговля живыми людьми. Негры вынуждены были бросать свои приморские хижины и прятаться в джунглях. Но и там их находили, хватали и, как скот, гуртами, отправляли на Невольничий Берег. Для предприимчивых работорговцев Невольничий Берег, защищенный подводными рифами от внезапного появления военных кораблей, был поистине золотым дном. Здесь, у Бенинского залива, в старых сараях, где некогда хранились для отправки в Европу пальмовое масло, какао и каучук, появился новый «товар», дававший ловким купцам значительно больше прибыли, чем золотой песок и слоновая кость. Эта торговля безнаказанно продолжалась и после официального запрещения «продажи и купли людей».

Вот как описывает работорговлю в Сенегале известный путешественник Арруда Фуртадо: «В семнадцатом и восемнадцатом столетиях торговая деятельность концессионных компаний состояла главным образом в добывании негров для отправки их на плантации Больших и Малых Антильских островов. В 1682 году «негр первого сорта» стоил на месте в Сенегале не более десяти ливров, а в американских колониях за него выручали до ста экю. В обыкновенные годы вывоз живого товара доходил до полутора тысяч голов. Торг неграми окончательно прекратился как дозволенный законом промысел только во времена Реставрации, но еще до 1848 года мавры продолжали приводить на пристани чернокожих пленников, которых и продавали работорговцам более или менее открыто».

В это страшное для Африки время появилась такая легенда о жемчуге.

В Сенегале, у маленького озера Чатра, жил юноша по имени Зигуинчар. Он был из славного племени уолофов и занимался земледелием и охотой. Однажды в джунглях его схватили мавры, привели на берег океана и швырнули в галеру к другим невольникам, присланным сюда с солдатами по приказам королей Иорубы и Дагомеи. Белый хозяин сунул ему в руки весло и приказал грести.

Когда галера с невольниками отошла от одного из причалов Сенегала, Зигуинчар долго смотрел на все удаляющийся родной берег. Сначала исчезли в туманной дымке хижины, пристань и пальмы, затем мачты стоявших на внешнем рейде фрегатов, бригов, каравелл и нефов. Наконец и сам берег скрылся за горизонтом.

Чтобы хоть когда-нибудь вернуться на родину, надо знать путь, по которому следует идти. Там, у себя в Сенегале, среди самых непролазных джунглей Зигуинчар легко находил едва заметные тропинки и после охоты всегда возвращался в свою хижину. А здесь, в бескрайнем океане, он до боли в глазах всматривался в след, оставляемый галерой, в узкую изумрудную бороздку, остающуюся за кормой. Но ее мгновенно покрывала большая волна и неведомо откуда появлявшаяся пена.

Зигуинчару вдруг захотелось кричать, биться головой о борт лодки и плакать. Но слез не было, и лишь одна слезинка скатилась по его щеке и упала в воду. Она, конечно, легко могла раствориться в беспредельном океане, но слеза оказалась соленее и тяжелее морской воды. Освещенная лучами догоравшего солнца, сверкая всеми цветами радуги, она стала медленно опускаться на дно.

О том, что с ней потом случилось, поведала камбале морская черепаха. Она плавала на поверхности океана и ныряла до самого дна. Она все видела и все слышала, эта старая большая черепаха по имени Колибанта.

Обитатели океана сразу заметили опускавшуюся слезинку.

— Смотрите, смотрите,— первой сказала черно - синяя двустворчатая Мидия,— к нам плывет какая-то звездочка. — Она была знатной иноокеанкой, эта Мидия, заплывшая к берегам Африки из какого-то северного моря, прикрепившись ко дну недавно затонувшего здесь фрегата. Мидия важно висела в своей ракушке на шелковых нитях выделяемого ею клейкого биссуса и раскачивалась под сваей, как на качелях. Ей все было видно лучше, чем остальным.

— Вот и неправда, вот и неправда! — закричала Устрица, щелкая створками своего домика.— Вовсе это не звездочка, а хрусталинка. Она отломилась от друзы, прикрепленной к надводной скале, и теперь падает на дно.

— Ах, как это интересно! — хором воскликнули Рачки - желуди, распуская веером хвостики.

— Любопытно,— важно проговорил большой Омар, поцарапав клешней свою широкую переносицу.

— Я тоже вижу: какой-то алмазный жучок спускается к нам на дно океана,— пробасил кто-то из - под пятнистой раковины. То был Рак - отшельник. Он имел очень смешной вид: всю его спину, до самого хвоста, закрывала глянцевитая раковина, а перед ней торчали усики и выпученные глаза. Внизу под раковиной виднелись две клешни и восемь тоненьких ножек. Не имея своего домика, Рак - отшельник жил в пустой раковине брюхоногого Моллюска, которого съел Спрут - осьминог. Приоткрыв створки своего домика, тихая Жемчужница смотрела, слушала и молчала. Она была самой скромной среди шумного мира подводного царства. Наконец Слезинка упала в раскрытые створки Жемчужницы, словно денежка в кошелек.

— Извините за нескромный вопрос,— изысканно вежливо, как и подобает Моллюску, одетому в мантию, спросила Жемчужница,— что побудило вашу светлость опуститься на дно нашего океана?

— Я не светлость. Я всего лишь Слезинка. Самая обыкновенная Слезинка, которую обронил негр по имени Зигуинчар, из племени уолофов. Он всегда говорил:

«Если встретишь на своем пути мавра и кобру — убей мавра». И мавры отомстили ему. Они схватили Зигуинчара и продали его в рабство... Прошу вас, добрая Жемчужница, спрячьте меня так, чтобы никто никогда не нашел. Я больше не в состоянии видеть людское горе. Оно очень - очень страшное. Там, наверху, одни убивают других, сильные заточают слабых в тюрьмы и продают их в рабство.

— А что такое тюрьмы и рабство? — заинтересовался Моллюск, шевеля своими длинными ресничками.

— Мне трудно сейчас говорить об этом. Потом я вам все расскажу, а пока прошу: спасите меня.

— Хорошо,— сказал Моллюск,— спрячьтесь под мою мантию, и я изо дня в день, из года в год буду окутывать вас настоящим перламутром. Через семь лет вы превратитесь в большую и красивую жемчужину. Если вы слеза белого человека, вы станете белым, розовым или голубоватым перлом, если желтого — то и жемчужина будет желтой, а если черного — то будете самой прекрасной в мире черной жемчужиной!

Тут Жемчужница заметила, что их разговор со Слезинкой подслушивает черепаха Колибанта, и захлопнула створки своей перламутровой раковины. А через семь лет, как и обещал Моллюск, Слезинка превратилась в большую черную жемчужину, сверкавшую всеми цветами радуги.

Но люди об этом узнали только тогда, когда ее вынули из раковины и вставили в ажурную оправу кулона, усыпанного драгоценными камнями...

Как у знаменитых людей, так и у некоторых исторически известных драгоценных камней и уникальных жемчужин были свои судьбы — свои взлеты и падения. Наша красавица, названная первой ее владелицей маркизой де Лантан «Черной розой», подобно знаменитым бриллиантам «Санси» и «Питту-регенту», долго блуждала по свету из страны в страну, от одного вельможи к другому, пока, наконец, не попала в английскую корону, где в почете и славе пребывала много лет. Но в начале царствования Георга V она исчезла из королевского дворца при весьма загадочных обстоятельствах. Поиски пропавшей жемчужины, связанные со многими арестами, не дали никакого результата. И, возможно, мы никогда не узнали бы о судьбе этой черной жемчужины, если бы не странный случай, о котором в 1879 году наперебой заговорили венские, лондонские и парижские газеты.

В Австрии, в небольшом городке Штоккерау, расположенном неподалеку от Вены, жил человек по имени Исаак Рот. Штоккерау не являлся ни промышленным, ни торговым центром и вел тихую провинциальную жизнь. На главной улице помещалось несколько магазинов и лавчонок, а в сквере и на бульваре — пивная и кафе. Здесь не было ни банка, ни даже ломбарда. Будучи человеком коммерческим, Исаак Рот учел допущенный пробел и, с позволения начальства, открыл ссудную кассу.

Теперь каждый житель Штоккерау, находясь в затруднительном положении, мог получить под залог необходимую сумму с выплатой установленных венским банком процентов. Жизнь в городке протекала чинно, размеренно. Клиентов в ссудной кассе было немного:

бюргеры Штоккерау старались укладываться в рамки своих скромных доходов от огородов и фруктовых садов. Лишь изредка случалось, что кто-нибудь из обывателей брал ссуду для свадьбы дочери или на похороны кого-либо из родственников. Однажды в скромную контору ростовщика, расположенную в конце бульвара, пришел его сосед Адам Гюнтер, некогда служивший лакеем у графа Батиана. Он попросил под странный предмет — большую черную жемчужину—двадцать гульденов для уплаты налога. Не зная цены предлагаемой вещи, Рот долго рассматривал перл, словно петух, который нашел жемчужное зерно. После долгих колебаний он все же сжалился над своим соседом и выдал ему просимую сумму. Будучи по делам в Вене, ростовщик зашел в один из лучших ювелирных магазинов и, положив жемчужину на прилавок, попросил ювелира определить ее стоимость. Хозяин магазина взял лупу и очень внимательно стал рассматривать морскую красавицу. Затем перевел взгляд на скромно одетого ростовщика и долго не мог выговорить ни слова.

Наконец сказал:

— Вам ничего не известно о черной жемчужине, пропавшей из английской короны?

— Нет... Но почему вы меня об этом спрашиваете? Разве я похож на похитителя королевских драгоценностей?

— Не очень. Впрочем, чего в жизни не бывает.

— Итак, вы можете ответить на мой вопрос?

— Эта жемчужина весит около пятидесяти каратов. Судя по ее игре и цвету, она привезена из Африки или из Индии. Стоимость ее огромна!

— Может быть, вы купите ее у меня?

— Нет, я этого сделать не могу.

— Почему?

— Все, что у меня есть, находится в витрине магазина. Вы же не согласитесь обменять вашу уникальную жемчужину на пяток золотых портсигаров и десяток карманных часов, правда, хороших фирм: Генриха Мозера,

Павла Буре и Лонжина. Единственное, что я могу вам посоветовать, это зайти в контору придворного ювелира и переговорить с ним по интересующему вас вопросу. Если сделка состоится, вы мне, как маклеру, платите пять процентов.

Рот подумал и пошел по указанному адресу. Но разговор не состоялся. Придворный ювелир, взглянув на жемчужину, тут же вызвал полицейского, и ростовщика арестовали. Через неделю, как сообщали газеты, «...был задержан и второй соучастник кражи сферовидного черного перла, похищенного из английской короны и оцененного таможенными экспертами при участии французских ювелиров в сто тысяч франков». На допросе Адам Гюнтер заявил под присягой, что черная жемчужина была ему подарена покойным графом Батианом в день его смерти. Гюнтер был самым любимым лакеем графа. Судебный процесс прекратился, и «Черная роза» поступила в законное владение английских королей.

Говорят, что теперь она сверкает в короне английской королевы Елизаветы. И когда кто-нибудь из придворных, правнуков работорговцев, кланяется королеве, то преклоняет голову перед слезинкой Зигуинчара...

Выловить уникальную жемчужину удается чрезвычайно редко. Иногда попадаются крупные перлы уродливой формы или неприятных серо - зеленоватых тонов. Такой жемчуг считается любительским и продается по сравнительно дешевой цене. Исторически известным шедевром в свое время считалась жемчужина величиной почти в голубиное яйцо, весившая сто тридцать четыре карата или 27 граммов. Принадлежала она испанскому королю Филиппу II. Существовало еще несколько крупных перлов грушевидной формы. Одна такая жемчужина в 130 каратов появилась у персидского шаха Надира после его похода в Индию. Вторая, весившая 128 каратов, принадлежала римскому папе Льву X. Две замечательные круглые жемчужины были куплены в разное время княгиней Т. В. Юсуповой, каждая из которых весила пятьдесят с лишним каратов. Первая называлась «Пелегрин», а вторая — «Правительница». Стоили они в общей сложности более 300 000 франков. Подобрать две одинаковые по размеру и цвету жемчужины в пятьдесят каратов так же сложно, как отыскать в дактилоскопии одинаковые отпечатки пальцев, принадлежащих разным людям.

Если же подбирается такая пара жемчужин, то будущие серьги становятся в два - три раза дороже суммы их стоимости порознь. Вот почему, когда княгиня Юсупова приобрела на аукционе бесподобную жемчужину «Правительницу», ничем не отличающуюся от имеющегося у нее «Пелегрина», об этом много писали парижские газеты. Шумиха эта натолкнула драматического актера Гарлина-Гарлинского на аферу. Живя постоянно в Петербурге, он узнал, что в Гостином дворе у одного из крупнейших ювелиров столицы имеется розовая грушевидная жемчужина в 32 карата. В один из пасмурных декабрьских дней Гарлин-Гарлинский подкатил на тройке к магазину и, войдя в него, распахнул шубу на енотовом меху с шалевым собольим воротником, взятую в костюмерной театра, ту самую шубу, в которой артист блестяще играл в пьесах Островского. Сев в кресло, он попросил приказчика пригласить в магазин хозяина. Через несколько минут у прилавка появился голландец и на ломаном русском языке спросил, что угодно господину.

— Нет ли у вас чего-нибудь этакого замечательного, чтобы всем на удивление было?

Голландец предложил покупателю несколько вещей с крупными бриллиантами и стал убеждать актера, что лучших сувениров он не найдет и в Париже.

— «Нет, шурин, дело решено. Мне твоего не надо уговора»,— процитировал Гарлин-Гарлинекий одну из реплик царя Федора.— Ты мне такой шедевр покажи, чтобы дорого стоил! — на пафосе сказал актер и победоносно взглянул на свое отражение в зеркале.

А когда на прилавке появилась розовая жемчужина, артист воскликнул: «Эврика!» — и стал в ту позу, в какую становится Кречинский перед Расплюевым.

Голландец запросил за уникальный экземпляр шесть тысяч рублей. Покупатель предложил четыре. Сошлись на пяти. Через неделю Гарлин снова появился в магазине и стал упрашивать ювелира достать ему для серег еще одну такую же розовую жемчужину:

— Иначе моя Дульцинея бросит меня и сбежит с каким-нибудь купцом, мошенником - прощелыгой или с индийским факиром.— Последнюю фразу он произнес так громко, что стекло в форточке задребезжало.

— Вы просите у меня абсолютно невозможное. Такого уникума нет на всем земном шаре,— самодовольно улыбаясь, заявил ювелир.

Собеседники долго объяснялись. В конце диалога, войдя в раж, актер швырнул на прилавок две тысячи рублей в крупных купюрах. Объявив голландцу, что это задаток на покупку второй жемчужины, за которую он готов заплатить двенадцать тысяч, Гарлин стал эффектно, как актер под занавес, удаляться, кланяясь хозяину, приказчику и стенным часам, украшенным бронзовыми амурами.

Сложив в сейф собранные с прилавка деньги, ювелир написал письма своим агентам в Берлин, Париж и Лондон с просьбой приискать розовую грушевидную жемчужину весом от 30 до 35 каратов, хотя в глубине души голландец отлично сознавал, что дело это безнадежное.

Каково же было его удивление, когда через неделю он получил из Парижа положительный ответ. Обуреваемый жаждой наживы, отложив все свои дела, ювелир помчался в Париж. Дама, продававшая розовую жемчужину, оказалась крайне несговорчивой. Назначив за свою драгоценность десять тысяч рублей, она объявила, что не уступит ни сантима.

Голландец уверял ее, что вещь не стоит таких денег, и предложил сперва семь, а затем восемь тысяч. Но парижанка стояла на своем. Взвесив все за и против, ювелир решил, что и две тысячи — тоже приличный заработок, и купил розовую жемчужину, являвшуюся поразительной копией той, которую продал господину в енотовой шубе.

На другой день после возвращения голландца в Петербург в магазин к нему пришел Гарлин-Гарлинский.

— О, могу вас радовать, — воскликнул ювелир. — Вот вам двойник розового перла!

— К сожалению, должен вас огорчить,— не глядя на жемчужину, скорбно сказал актер.— «Вчера продулся страшно»... в железку... шулерам... Пусть пропадет мой задаток! Адье! — И актер ушел из магазина, тихо закрыв за собой дверь.

А через неделю голландец увидел в санях промчавшейся тройки своего «покупателя». Он сидел рядом с дамой, удивительно похожей на упрямую парижанку, продавшую ювелиру розовую жемчужину.

Несомненно, что первым украшением, появившимся в ноздре, в мочке уха или в черепаховом трезубом гребешке у дикарки каменного века, был жемчуг. Он не нуждался ни в огранке, ни в полировке, необходимых для драгоценных камней. Добыча его не требовала больших усилий и зависела лишь от ловкости пловца. А иногда, после пронесшегося над океаном шторма, раковины с перлами находили на прибережном песке.

Жемчуг можно было также купить на мелкие ракушки каури, служившие у многих племен деньгами. Через десятки тысячелетий, когда образовались такие могущественные государства, как Египет, Сирия и Финикия, фараоны и цари стали украшать себя и своих жен не только жемчугом, но и драгоценными камнями. А еще позднее добыча жемчуга превратилась в промысел.

Вот как выглядел он в конце XIX—начале XX веков в самом близком от нас — Персидском — заливе. После того, как в прибережных городах и поселках отцветал миндаль и розовые лепестки устилали пушистыми коврами сады Бушира, Тахери и острова Кешма, там появлялись сотни людей в цилиндрах, фесках и соломенных шляпах, говоривших на различных европейских и азиатских языках. Они с боем отвоевывали себе квартиры в глинобитных мазанках, платя за конуру значительно больше, чем за номер в фешенебельной гостинице Константинополя, Парижа или Лондона.

Всех этих спекулянтов влекла сюда жажда легкой наживы. До начала лова жемчуга, пока суда, суденышки и лодки покачивались на тихих волнах у своих гаваней и портов, эти биржевые акулы поспешно объединялись в коммерческие компании, акционерные общества, тресты и синдикаты. В определенный день и час суденышки и лодки отчаливали от берега и, став в местах, не превышающих 15—20 метров глубины, ждали пушечного выстрела. Наконец сигнал подан — лов жемчужниц начался. Обычно длился он в течение месяца, с шести часов утра и до двенадцати дня. В каждой лодке находилось по два человека с камнем и корзиной. Посреди лодки установлено было колесо с намотанным на него канатом. Ныряльщик, взявшись за веревку, к концу которой прикреплена была корзина с лежащим в ней камнем, бросался в воду.

На дно, благодаря грузу, он опускался стремглав.

В течение 45—50 секунд ныряльщик успевал отбить от камней и екал прикрепленные к ним несколько жемчужниц и бросить их в корзину. По условному сигналу, производимому веревкой, напарник быстро накручивал на колесо канат, и искатель жемчуга, очутившись в лодке, отдыхал с минуту, чтобы снова броситься в море.

Через некоторое время его сменял товарищ. И так ежедневно, в течение шести часов...

Есть в добытых раковинах жемчуг или нет — угадать невозможно. При таком варварском способе гибли десятки тысяч «пустых» жемчужниц. За свой промысел ныряльщики получали четвертую часть выловленных ими раковин. Не имея поденного заработка, они тут же, на месте, продавали свою долю мелким спекулянтам, которым не по карману было покупать с аукциона наполненные жемчужницами бочки.

Торги производились точно так же, как некогда они происходили при продаже негров, — с традиционным молоточком, с выкрикиванием: «Сто пятьдесят франков — раз, сто пятьдесят франков—два... Кто больше?» В каждой бочке находилась тысяча раковин. Сколько в какой бочке окажется жемчужин и какими они будут мелкими или крупными, желтыми или белыми, ровными или уродливой формы,— заранее никто не знал.

Фактически продавался кот в мешке. И, тем не менее, цены на некоторые бочки спекулянты взвинчивали до 180 и даже до 200 франков. По окончании аукциона «товар» перевозился и перекатывался во двор владельцев — будущих «королей жемчуга». Там бочки вскрывали и перекладывали раковины в дырявые мешки, стоившие здесь во время лова жемчужниц дороже новых.

Работа по очистке раковин от моллюсков на неделю предоставлялась мухам и их потомству.

Опустошенные жемчужницы вскрывали, тщательно промывали, имеющиеся в некоторых из них зерна процеживали сквозь разные сита: №№ 20, 40, 60 и 80. Наиболее крупные перлы величиной с горошину, застревающие в «двадцатке», назывались прима - жемчугом, отборным жемчугом. Затем шли «сороковки», «шестидесятки» и «восьмидесятки». Последние размером со спичечную головку.

Более мелкий жемчуг назывался бисерным и стоил сравнительно дешево. Иногда попадались экземпляры величиной в разваренную горошину — такая жемчужина стоила от 100 до 200 рублей золотом.

Если люди, торгующие драгоценными камнями, знают все их свойства, то большинство спекулянтов, слабо разбираясь в качестве жемчуга, усваивали лишь номера сит.

И за это один из них был сильно наказан.

Приобретенный на аукционе жемчуг спекулянты вывозили в Тегеран и Константинополь, где втридорога сбывали его европейским и азиатским купцам и ювелирам. Спрос на жемчуг был повсеместно огромен. Подражая королевам и шансонеткам, княгиням и примадоннам, женщины малоимущих классов начали носить ожерелья, кольца и серьги из поддельного жемчуга. В конце XIX — начале XX веков его вырабатывали главным образом во Франции. Лучшей имитацией считался «жемчуг» фирмы Бургиньона. Этот фальсифицированный суррогат, имевший лишь весьма отдаленное сходство с настоящим, изготовлялся из полых стеклянных шариков, смазанных изнутри клеем и размолотой в порошок чешуей мелкой рыбешки, в основном уклейки.

Не удовлетворившись такой грубой подделкой, человеческая мысль занялась созданием искусственно выращенного жемчуга. Увлечение этой идеей было настолько велико и заразительно, что даже знаменитый изобретатель Эдисон в двадцатых годах нашего столетия попытался изготовить в пробирке настоящий жемчуг. Но опыты оказались неудачными, и Эдисон пришел к выводу, что без участия живого моллюска достичь желаемого результата невозможно.

Иногда, правда чрезвычайно редко, мелкие жемчужные зерна находили в устричных ракушках Японского и Черного морей. Но самое удивительное то, что в исключительных случаях жемчуг может образоваться и... в кокосовых орехах. Об этом свидетельствуют голландский ботаник Румпфий и австрийский ученый Гинзон. По их утверждению, у туземцев кокосовый жемчуг ценится дороже речного, но дешевле морского. «Пальмовый» жемчуг, как они его называют, тверже ракушечного и ничем не отличается от обычного: ни цветом, ни формой, но «живет» не двести лет, как «ориенталь»* [Восточный.] или кафимский, а всего лишь сто.

Быть может, эти сведения о «пальмовом» жемчуге и натолкнули Эдисона на попытку создания перла в пробирках с различными молочными и известковыми растворами.

Китайцы, с незапамятных времен славившиеся своей предприимчивостью и изобретательностью, чуть ли не с XIII века начали разводить и выращивать в раковинах, не имеющих жемчуга, настоящие перлы. Как в прежние времена, так и теперь на морском мелководье или даже в пресноводных реках, но только там, где водятся жемчужницы, выращивают искусственный жемчуг. Вначале собирают раковины, приоткрывают створки и под мантию моллюска вкладывают бекасиную дробинку, перламутровый шарик или миниатюрное изваяние свинцового Будды. Инородное тело, раздражая слизистую оболочку мантии, заставляет ее вырабатывать перламутр, который и обволакивает незваного гостя. Через три - четыре года раковины вынимают из воды и извлекают приросшие к створкам жемчужины. Низ такого жемчуга обычно оказывается рыхлым и гнилым, и лишь верхняя половина идет на поделку ювелирных изделий.

Но даже те зерна, которые хорошо сохранились, не всегда имеют переливчатые оттенки, свойственные морскому жемчугу, образовавшемуся без участия человека.

Лишь через несколько веков, узнав о китайском способе разведения жемчуга, японцы усовершенствовали его.

Огромную роль сыграли в этом деле изобретательный предприниматель Кокичи Микимото и его ближайший помощник Иосикичи Мицукури. Обладая некоторым капиталом, Микимото организовывает в бухте Гокаско питомник для разведения жемчужниц в естественных условиях. Врач Мицукури создает при ферме лабораторию. Тут же строится особняк для будущего короля жемчуга и устанавливается статуя богини Хитотузуке-каннон — покровительницы ам (девушек - ныряльщиц).

С конца прошлого века рыбаки и амы стали добывать и поставлять в питомник Гокаско тысячи жемчужниц. В лаборатории пинцетом под мантии им вводили песчинки, рыбью чешую и даже бисер. Затем обработанные раковины перекладывали в металлические решетчатые ящики и опускали на дно залива. Через два - три года их проверяли, а ящики очищали от водорослей и снова опускали на морское дно. Первые опыты не дали результатов. Исследовательские поиски продолжались десятилетие. Наконец изобретатели пришли к точному решению проблемы. Они стали производить вторичные операции над моллюсками. По истечении трех лет пребывания подопытных жемчужниц в питомнике раковины вскрывались. Кусок мантии вместе с образовавшимся там шариком вырезался, связывался в мешочек, а затем пересаживался в новую жемчужницу. При такой системе гибла половина раковин, но это окупалось тем, что через три - четыре года после вторичной операции вынутый искусственно выращенный жемчуг почти не отличался от натурального, выросшего на свободе в морских просторах. Лишь опытные ювелиры по каким-то едва уловимым признакам определяли происхождение той или иной жемчужины.

Будучи коммерсантом и зная цену рекламе, Микимото из первых же партий добытого им в 1910 году жемчуга презентовал двоюродному брату микадо, принцу Комадзу, полтора десятка превосходных зерен величиной в разваренные горошины. Отправляясь в Лондон на коронацию английского короля, принц купил у Микимото еще десяток жемчужин и преподнес их в подарок Георгу V от имени японского императора.

Эффект, произведенный на коронации искусственно выращенными жемчужинами, был неописуем. Во французских, немецких и английских газетах писали: «Мистер Микимото разводит жемчуг в своем питомнике, как рыбок в аквариуме». На европейских и американских биржах дрогнули акции жемчужных компаний, но вскоре курс был восстановлен. Признав за новым жемчугом «право сверкать среди драгоценностей королев и герцогинь», парижские ювелиры установили на него цену, равную одной пятой морского и океанского жемчуга. А после смерти Микимото в 1954 году она упала до одной десятой по отношению к натуральному жемчугу.

Теперь пришло время рассказать о пострадавшем в схватке с акулой Али Аббасе-оглы. Он был ныряльщиком в Красном море, этот славный иранец.

Отец Али Аббаса, ширазский садовник, разводил возле своего маленького домика палевые, оранжевые и красные розы. Когда Али был мальчиком, он продавал их на бульварах богатым бездельникам. Эти господа ездили на ярмарки и скупали там знаменитые хорасанские ковры и старинные чайные сервизы, изготовляемые в Персии чуть ли не с XII века. Почистив и подлакировав свои покупки, они отвозили их в Париж, не забывая прихватить с собой горсть жемчуга, купленного из вторых и даже третьих рук. Господа эти имели свои особняки и своих лошадей, жили в роскоши и довольстве. Когда Али Аббас стал юношей, он влюбился в одну из дочерей богатого купца. Звали ее Лейлей. И она тоже полюбила Али. Однажды, заметив частые прогулки юноши у ограды их дома, отец девушки сказал влюбленному:

— Моя Лейля выйдет замуж за того, кто подъедет к особняку в золотой карете. Учти это, юноша, и не маячь перед моими окнами.

— Хорошо, я подъеду к вашему особняку в золотой карете. Только разрешите мне сделать это через год,— попросил Али.

— О, да ты, оказывается, смельчак! Что ж, подождем годик, а пока уходи, и чтобы я больше тебя здесь не видел.

Юноша низко поклонился отцу Лейли и исчез из города.

Долго блуждал он по разным странам в поисках заработка.

Дойдя до Красного моря, Али подыскал себе товарища с лодкой и стал ныряльщиком. Однажды ему посчастливилось. Возле старой разбитой раковины он нашел валявшуюся на дне жемчужину величиной с воробьиное яйцо. Она стоила, несомненно, больших денег. Но для осуществления заветной мечты юноше надо было найти несколько таких перлов или одну жемчужину размером с голубиное яйцо.

К концу сезона лова жемчуга в Красном море Али Аббас, ведя скромный образ жизни, сумел скопить несколько золотых динаров. Конечно, их никак не хватило бы на позолоту даже дверок и рессор рисовавшейся его воображению кареты.

Непредвиденная встреча с акулой разрушила все надежды юноши. Хищница едва коснулась своим острым плавником плеча Али и исчезла в порозовевшей пене набежавшей волны так же неожиданно, как и появилась. Очутившись в лодке, Али Аббас понял, что теперь долго не сможет плавать. Нужно спешить добраться до Персидского залива: оттуда все же ближе до дома. Через месяц там начнется лов жемчуга. Быть может, свершится чудо: рана заживет, и Али, как прежде, сможет нырять в голубых просторах.

Простившись с другом, юноша отправился через Багдад в Персию. Добравшись до сказочного города, в витрине одного из ювелирных магазинов он увидел рассыпанные по черному бархату крупные жемчужины. Цена показалась ему чрезвычайно низкой. Зайдя в магазин, юноша предложил хозяину свою жемчужину. Внимательно осмотрев ее, ювелир назвал весьма солидную сумму. Узнав о том, что находящиеся в витрине перлы являются искусственно выращенным японским жемчугом, Али Аббас тщательно осмотрел их и предложил обмен. За его жемчужину и динары хозяин предоставлял сто штук отборных японских зерен. Юноша подумал, загадочно улыбнулся.

И сделка состоялась.

По дороге, в одном из караван-сараев, Али продал купцу из Саудовской Аравии семь зерен по цене натурального жемчуга.

Полученной суммы вполне могло хватить на приобретение тысячи раковин.

Добравшись до Персидского залива, он купил на аукционе бочку с жемчужницами.

Высыпав их на плоскую крышу временного своего жилища, Али Аббас произвел над ними эксперименты, превосходившие по своей эффективности опыты Эдисона и Микимото. Приоткрыв створки жемчужниц, новоявленный «изобретатель» вложил в девяносто три раковины искусственно выращенный жемчуг. Через неделю, когда спекулянты стали вскрывать жемчужницы, хитрый юноша, ссылаясь на больную руку, нанял для этой несложной работы двух мальчишек. К вечеру весь поселок узнал, что неизвестному иранцу повезло так, как еще никогда никому не везло в этом заливе.

Наутро от перекупщиков не было отбоя. Али Аббас сначала отказывался от предлагаемых колоссальных сумм, потом же, тайком от всех трестов и синдикатов по скупке раковин, продал всю партию, вместе с добытой мелочью, богатому спекулянту из Палестины.

По преданию, влюбленный в красавицу Лейлю Али Аббас-оглы вернулся в Шираз в позолоченной карете, запряженной цугом четырьмя лошадьми.

Все кончилось, как и полагается в восточных сказках, свадьбой. А пострадавшему купцу мулла сказал:

«Нужно знать то дело, которое тебя кормит. В твоем возрасте пора бы уже научиться отличать медузу от устрицы».

«Неверно, будто жемчуг приносит огорчения и слезы: жемчуг способствует долголетию и благоденствию. Кто его носит, того никто не обманет; он рассудочен и предохраняет от неверных друзей», — так говорится в «Изборнике» Святославовом и подтверждается Памвой Бериндой. Неправда и то, что перл есть символ любви, как пишут в Азбуковнике.

Вот какую сказку рассказывают о жемчуге на берегу Тихого океана.

У самого порта Иокогамы погиб некогда японский корабль, на котором, помимо шелков узорчатых и первосортного фарфора, находилась бесподобная жемчужина величиной с голубиное яйцо.

И стоило то яичко 200 000 иен. А принадлежало оно любимой дочке самого микадо...

Загрустила царевна, места себе не находит. Тут микадо и объявляет: кто, мол, принесет во дворец жемчужное яйцо, на дне моря найденное, того и наградит самой высокой милостью.

Много отважных юношей бросалось в бездонную пучину за драгоценным перлом, но никому из них не удалось отыскать его, а некоторые смельчаки так и не вынырнули из бездны...

Месяц прошел, другой, третий. Вдруг приходит к микадо гейша - ворожея и говорит ему:

— Нашлось жемчужное яйцо, только очень оно холодное. Как бы твоя дочь из-за него не простыла навек.

А кто его из бездны вынес, гейша - ворожея царю так и не сказала.

Узнав о находке, царевна обрадовалась:

— Приведите,— говорит,— ко мне во дворец юношу того смелого, я за него замуж выйду!

Микадо свою дочь увещевает: может, юноша тот не знатного рода и даже не самурай, а рикша простой?

— Все равно, — отвечает царевна, — выйду за него замуж.

И велел тогда микадо привести во дворец смельчака, своего зятя будущего.

Дочка микадо принарядилась, прихорошилась. Семь разноцветных зонтов над ней знатные самураи держат, а еще семь веерами ее со всех сторон обмахивают.

Привели ныряльщика. Глянула на него царевна и обмерла: на голове, словно змея клубком, тугая коса заплетена — в ту пору все китайцы косы носили. Еще раз глянула царевна, да так и затряслась вся в ознобе, даже пальчики у нее на ручках, словно льдинки, зазвенели.

Подошел микадо к незнакомцу, глянул: не китаец перед ним на колени встал (уж так у них полагается), а японочка.

— Кто ты есть, откуда и где выучилась нырять в бездонные пучины? — спрашивает микадо.

——Я - говорит японочка,— не по своему желанию, а поневоле должна плавать и нырять, потому что я — ама, добытчица жемчужных раковин... Я тебя неясно вижу, Микадо, и плохо слышу. Очень уж морская вода соленая, она разъедает глаза и растворяет серу в ушах. Ты не думай, что я старуха: мне всего двадцать третий год пошел. Пять лет назад, когда я впервые вышла на берег, была я розовой, как олеандр, а теперь стала серой и морщинистой, словно старая черепаха... Говорю тебе все это, император, не для того, чтобы разжалобить твое сердце, а потому, что не с кем мне поделиться: крабы, с которыми я часто встречаюсь на дне океана, не понимают человеческого языка...

С этими словами ама достала из складок своего кимоно перл величиной с голубиное яйцо, положила его на мраморный стол с медными драконами и молча вышла из дворца микадо.

С той поры жемчуг ни к любви, ни к ненависти никакого касательства не имеет.